Пение маток

Едва матка засеяла мисочку, пчелы отстраивают ее, превращая в маточник, вокруг которого, как только в нем вылупится личинка, собираются группы беспрерывно сменяющихся, всегда многочисленных кормилиц.

Сколько бы мисочек ни было заложено в семье, матка редко засевает их сразу одну за другой: у темных пчел средней полосы СССР мисочки засеваются, как правило, через день, даже через два, через три. Благодаря этому матки выходят из маточников не все одновременно, а с перерывами.

Чтобы убедиться в целесообразности этого приспособления, следует внимательно присмотреться к тому, что происходит в семье, из которой ушел рой.

В улье сразу стало заметно просторнее. До выхода новой матки из маточника, запечатанного первым, осталось еще несколько дней, и похоже, что в поредевшей семье все ожидает этого важного часа.

На восьмой день после запечатания первого роевого маточника рождается молодая матка. Она прогрызает остатки кокона под крышкой своего воскового дома и, отбросив круглую крышечку, выходит. После ее появления дальнейшая судьба семьи становится ясной.

Молодая матка, обегая соты, начинает «тюкать», как бы оповещая семью о своем рождении (это и есть голос, которому подражает ночная бабочка «мертвая голова» и от звука которого как завороженные замирают пчелы, позволяя «мертвой голове» беспрепятственно лакомиться медом).

Еще не вышедшие из других маточников матки приглушенным «кваканием» отвечают на звонкое пение своей старшей сестры. Если роевое настроение семьи исчерпано с уходом первого роя (первака), пчелы при участии молодой матки уничтожают все остальные «запасные» маточники.

Уже говорилось, что личинка матки не полностью одевается в кокон, оставляя открытыми последние кольца тела. Сейчас время сказать о том, к чему это приводит.

Пчелиное жало не может проколоть прочную рубашку кокона, и оставленные незащищенными кольца как раз и представляют ахиллесову пяту зреющей матки, ее уязвимое место. Именно сюда и вонзаются жала, когда семья ликвидирует лишние маточники, прогрызая их сбоку.

Описанная особенность маточного кокона представляет пример тонкого биологического приспособления, явно направленного на благо только семьи и вида в целом.

В тех случаях, когда с уходом первака роевое настроение не развеялось и семье предстоит повторное роение, запечатанные маточники остаются невредимыми и нетронутыми, и матки поспевают в них в положенный срок. А так как старая матка откладывает яйца в мисочки разновременно, соответствующие интервалы в сроках созревания новых маток дают повторным роям время уйти.

Если погода или другие обстоятельства мешают выходу второго роя ( вторака) во главе с новой маткой и вторая, а затем третья и последующие ее молодые сестры созревают и делают попытки выйти из своих маточников, пчелы принимают меры, чтобы отсрочить их появление.

Ожидающая ухода вторака молодая матка продолжает бегать по сотам, звонко «тюкая» и как бы предупреждая глухо «квакающих» ей в ответ из запечатанных маточников сестер, что она еще здесь, что рой еще не ушел. А когда созревшие матки пробуют все же вскрывать изнутри свои маточники, рабочие пчелы препятствуют их выводу.

Этих маток, перезревающих в своих маточниках, пчелы не только оберегают, но могут и подкармливать, для чего достаточно ввести хоботок в отверстие, проделанное в крышке. Все это продолжается до тех пор, пока второй рой не оставит улья, открыв новой матке возможность мирно выйти на свет.

Хотя часто с роем уходит и несколько маток сразу, описанные детали нормально протекающего процесса роения явно выглядят так, словно все было построено, чтобы предупредить встречу молодых маток, у которых так развит инстинкт взаимной нетерпимости.

С первым роем уходит старая, плодная матка.

Уходящие с последующим роем неплодные матки легче на подъем, так как их не обременяет еще груз яиц. Поэтому и рои втораки и третьяки собираются дальше от улья, выше на деревьях, очень недолго остаются свившимися, быстро слетают с места. Все повторные рои значительно меньше первака и несравненно подвижнее его. Они улетают, как замечено, значительно дальше.

Каждый рой уводит из улья примерно половину пчел, и если роение продолжается после ухода вторака, семья может совсем изроиться.

Совершенно очевидно, что в роении пчел проявляется инстинкт продолжения вида. Если бы пчелиные семьи не роились, их вид угас бы и исчез с лица земли.

Но в таком случае не безнадежна ли борьба пчеловодов с роением? Не является ли она близоруким покушением на основные законы жизни живого? Не получится ли, что победа над роением, если б она оказалась возможной, приведет к полной гибели пчел как вида, к их быстрому вымиранию?

Нет! Все опасения безосновательны и напрасны. Разве мы не имеем перед глазами обнадеживающий пример без преувеличения огромного числа цветковых растений, которые воспроизводятся и размножаются не только с помощью семян, завязывающихся при переопылении или самоопылении, но также и неполовым путем — вегетативно? Вспомним здесь хотя бы глазки на клубнях картофеля, усы земляники, окореняющиеся стебли, листья, даже черенки стеблей, клочки листьев, корневые отпрыски, запасные почки на корневищах, в узлах кущения, в шейках корнеплодов, на луковицах, бульбочки в пазухах листьев «живородящих» растений — всего не перечислить!

Любой из приведенных примеров говорит о том, что и способы воспроизведения биологических видов могут перестраиваться, регулироваться, изменяться.

Способы искусственного роения давно известны пчеловодам, которые простым делением гнезд и рассортировкой летных пчел успешно получают из одной семьи Две, три, а если надо, и больше.

Впоследствии каждая часть снова может определенное время спокойно расти и развиваться.

В этом смысле опытные пчеловоды научились неплохо подражать природе.

Но одно подражание природе не есть управление ею.

Уже давно наблюдатели пчел заметили, что многие семьи и их потомства более склонны роиться, а другие богаче медом, так что даже следует различать роящихся и медистых пчел.

К этому старому наблюдению теперь добавлено немало новых. Так, практики давно подозревают, что семьи с матками из свищевых, то есть нероевых, маточников или с матками позднего осеннего вывода при прочих равных условиях менее ройливы. Практики находят также, что из засева более старых маток выводятся матки, образующие при прочих равных условиях более ройливые семьи. Опираясь на эти наблюдения, наши лучшие мастера пчеловодства давно и упорно учатся жестким отбором и направляемым развитием ослаблять естественную склонность пчел к роению.

Растениеводы давно знают, какое благотворное влияние на некоторые породы оказывает посев их семян в другой местности, с несколько отличными от старых условиями.

Установлено, в частности, что ячмень или картофель, если их в течение нескольких лет возделывать на одном месте, первый — посевом своими семенами, второй — посадкой своих клубней, начинают в конце концов плохо родить. Те же семена, те же клубни на другом поле, иногда даже по соседству, могут принести неплохой урожай, но на старом уже негодны, на старом требуются уже новые семена.

Биологические преимущества легкой перемены условий жизни растительных и животных организмов с давних пор известны ученым и практикам. Этот закон действителен и для пчел. Их роение в природной обстановке было естественным переходом в другую местность, легкой переменой условий, которая всегда является раньше всего сменой пастбища.

В одной небольшой семье были помечены индивидуальными номерами сорок летных пчел. Ботанический анализ пыльцы снимавшихся с них обножек позволил установить видовой состав растений, с которых сборщицы брали корм. Но вот эту семью увезли за восемь километров и попробовали на новом месте проверить обножки тех же меченых сборщиц. Оказалось, что из них только восемь летали здесь на те же растения, что и на старом месте. Остальные изменили своим цветкам и переключились на другие виды. Одна пчела, посещавшая прежде шиповник, стала собирать взяток с боярышника, другая с боярышника перешла на ястребинку, третья с ястребинки перебралась на одуванчик, четвертая — с одуванчика на ежевику... Нет нужды говорить о том, что и растения в новой местности были несколько иными.

Смена места гнездования оказывается, таким образом, сменой пастбища.

Можно, следовательно, думать, что не случайно хорошие пчеловоды держат маток не больше двух лет: от старых, жизненно изношенных маток выводились бы пчелы, образующие более ройливые семьи. И понятно почему: таким семьям особенно требовалось бы обновляющее влияние сменяемых при перемене места условий. Не случайно же семьи с молодыми матками первого года жизни меньше роятся: импульс жизненности в них еще силен. Не случайно и рой-вторак легче, подвижнее, дальше улетает: семья, отпускающая второй рой, очевидно, острее нуждается в смене условий и, видимо, в более резкой смене условий. Не случайно в то же время чужие, залетные рои иногда по нескольку лет живут на пасеках без роения. Не случайно на пасеках, завезенных в новый район, в новые условия, где жизнедеятельность пчел повышается, они дают в первые годы медосборы в массе более высокие, чем средние сборы местных пчел.

А разве не о том же говорит факт, что роящаяся семья оставляет в старом гнезде молодую, только что родившуюся матку (хотя это, может быть, целесообразно и в других отношениях)? И разве не подкрепляется все сказанное тем, что с роем уходит именно старая матка, уже второй, а то и третий год живущая в улье, где она успела отложить тысяч сто-двести яиц и больше?

Так мы устанавливаем, в чем и где надо искать искру, зажигающую роевой пожар, начало всей цепи событий, развертывающихся в роящейся семье.

Но если закономерность явления установлена правильно, то можно ожидать, что и путь управления им будет найден, что пасечники забудут о стихийном роении. И тогда пчелиные семьи перестанут, вопреки воле человека, отделять рои, уносящиеся с пасек, как зонтики семянок с созревших головок одуванчика.